Говоря о специфике культуры ХХ века, исследователи традиционно отмечают ее следующие черты:

· уникальный уровень развития техники в ХХ веке стал причиной формирования массовой культуры, целью которой является потребление, и особого типа человека, основной чертой которого является творческая пассивность;

· развитие научной и технической мысли способствовало распаду всех традиционных форм жизни и обусловило утрату наукой, бизнесом, политикой оснований и масштабов, соразмерных человеку;

· отсутствие конкретного, преобладание формирования абстракций привело к утрате человеком чувства реального;

· человек, находящийся во власти иррациональных сил создает мир рукотворных вещей, который, однако, как результат труда отчуждается от процесса труда и приводит к преклонению человека перед творением своих рук;

· формирование «воспринимающей ориентации» делает человека пассивным потребителем: его вкус становится объектом манипуляций, что способствует нивелированию вкусов и суждений, ведет к утрате критической способности;

· политическое и экономико-техническое координирование ведет к господству общества над индивидом, самим индивидом не осознаваемому;

· вторжение технологической реальности во внутреннее пространство человека лишает его сферы приватного и формирует индивидуальные влечения, потребности и устремления в предварительно заданном направлении.

Таким образом, главной чертой культуры ХХ века оказывается противоречие между высоким уровнем развития техники и технологии и крайне низким уровнем развития человеческой индивидуальности. Господство в ХХ веке общества над индивидом, отсутствие системы, соразмерной человеку, утрата человеком центрального места во вселенной и смысла его существования (утрата культурой метафизической ориентации) формирует воспринимающую ориентацию, что ведет к упадку творческой активности, пассивному потреблению человеком достижений культуры. Говоря словами Н.Бердяева, массовизация в области художественной культуры ведет к ее «ухудшению». Интернациональное массовое искусство удовлетворяет невысокие потребности человека, детерминированные одномерностью мышления. Техника как средство контроля и подавления индивидуальности ведет в личном плане к упадку критической способности и усилению иррациональности, в общественном – к демократической несвободе, технологическому тоталитаризму и мифологизации общества. Абстрактные представления человека о мире формируют в области художественной культуры ряд оппозиций, на контрасте и смешении которых строится художественная практика в ХХ веке, в том числе в сфере художественной литературы.

Ощущение надвигающихся перемен проявилось в литера­туре в годы, предшествующие первой мировой войне. Это отразилось в творчестве писателей, связанных с авангардистскими движениями начала ХХ века. «Мы целой эпохе сказали «прос­ти»…  – В этих словах французского поэта Аполлинера выра­жены настроения его поколения. Восприятие первой мировой войны передано немецким писателем Томасом Манном. По его мнению,  это историческая веха, отметившая конец одного мира и начало чего-то совершенно нового. Происходит процесс становления нового художественного мышления. На содержание и направ­ление идейно-творческих исканий и новых художе

ственных открытий писателей воздействуют катаклизмы эпохи и ме­няющаяся картина мира. Важную роль играют новые знания о Вселенной, изменение представлений о временной и пространственной протяженности, о человеке, его психологии и памя­ти, особенностях его мировосприятия. Поиски и утверждение новых средств художественной изобразительности в литерату­ре ХХ века ведутся в условиях усиления межлитературных связей, по-новому преломляющихся традиций классики пред­шествующих эпох.

ХХ век с его убыстренными темпами жизни, открытиями в различных сферах знания, новыми средствами коммуникации, успехами генетики, освоением воздушных пространств, расщеплением атома, прорывом в космос, развитием компью­терной техники не оправдал возлагавшихся на него надежд на процветание человечества. Потрясавшие мир войны принесли неисчислимые человеческие жертвы и материальные утраты. Не на пользу людям были использованы многие научно-техни­ческие открытия; атомные взрывы убедили в возможности уничтожения жизни на Земле; неучтенными остались обосно­ванные опасения экологов, что уже имеет негативные послед­ствия. Все это не могло не сказаться на мироощущении людей, на судьбах культуры, искусства, на роли литературы в совре­менном мире. К этим проблемам, связанным с вопросом о раз­витии цивилизации и будущем человечества, обращаются писатели, философы, социологи всех стран мира, решая их по-разному: одни – в пессимистическом ключе, другие, не от­рицая переживаемых искусством ХХ века кризисов, верят в его возрождение.

В годы первой мировой войны о машинизации жизни как особенности нового века и о переживаемом искусством кризи­се писал Николай Бердяев «Дух и машина», 1915; «Кризис искусства», 1918). Понятие «кризис» русский философ связы­вал не с упадком искусства, а с его переходом в новую фазу, с поиском путей от старого к новому. В своей публичной лек­ции, прочитанной в Москве 1 ноября 1917 года, Бердяев опре­делил ХХ век как «век кризиса искусства вообще»: «Много кризисов искусство пережило за свою историю. Переходы от античности к средневековью и от средневековья к возрожде­нию ознаменовались такими глубокими кризисами. Но то, что происходит с искусством в нашу эпоху, не может быть названо одним из кризисов в ряду других. Мы присутствуем при кри­зисе искусства вообще, при глубочайших потрясениях в тыся­челетних его основах. Окончательно померк старый идеал классически прекрасного искусства, и чувствуется, что нет возврата к его образам. Искусство судорожно стремится выйти за свои пределы. Нарушаются грани, отделяющие одно искус­ство от другого… Никогда еще так остро не стояла проблема от­ношения искусства и жизни, творчества и бытия, никогда еще не было такой жажды перейти от творчества произведений ис­кусства к творчеству самой жизни, новой жизни». В современном искусстве Бердяев выделяет два главных стремления – синтетическое и аналитическое. Провозвестни­ками стремлений к синтезу в поэзии он называет символистов – Малларме, Верлена, Рембо, в музыке – Вагнера и Скря­бина. Аналитические стремления, как считает Бердяев, ярче всего проявляются в живописи Пикассо, в творчестве кубистов и футуристов. «Когда смотришь на картины Пикассо, – пи­шет Бердяев в «Кризисе искусства», – то думаются трудные думы… Пропала радость воплощенной, солнечной жизни, вся плоть, явленная в образе нетленной красоты, распалась».

Все более и более невозможно становится синтетически цело­стное восприятие и творчество. Все аналитически разлагается и расчленяется… Пикассо – беспощадный разоблачитель ил­люзий воплощенной, материально-синтезированной красоты. За пленяющей и прельщающей женской красотой он видит ужас разложения, распыления. Если раньше живопись бы­ла связана с крепостью воплощенного физического мира и ус­тойчивостью оформленной материи, то теперь в живописи со­вершается что-то противоположное самой природе пластиче­ских искусств. У Пикассо колеблются грани фи

зических тел. В современном искусстве дух как будто бы идет на убыль, а плоть дематериализуется. Мир меняет свои покровы… Вет­хие одежды бытия гниют и спадают.

Важно подчеркнуть, что Бердяев отмечает невозможность возврата к классическим нормам старого искусства, поскольку мир стал иным, предлагает искать новые пути «для воплоще­ния нового мира». Главную задачу искусства он видит в том, «чтобы в мировом вихре сохранился образ человека, образ на­рода и образ человечества», а путь к новому миру – «в гуманизации жизни и возрождении духовности». Такова концепция Бердяева, не раз обращавшего внимание и в своих последую­щих работах («Смысл истории», 1923 г.) на характерный для ХХ столетия парадокс – «без техники невозможна культу­ра», однако «вступление в техническую эпоху влечет культуру к гибели», так как «техника хочет овладеть духом и рациона­лизировать его, превратить в автомат». В современной циви­лизации «происходит дегуманизация человека».

В 1920-е годы на Западе появился целый ряд работ, трактую­щих проблемы судеб культуры в современном мире: «Закат Европы» (1918–1922 гг.) Освальда Шпенглера, «Протестантская этика и дух капитализма» (1920 г.) Макса Вебера, «Распад и воз­рождение культуры» (1923 г.) Альберта Швейцера, «Бытие и время» (1927 г.) Мартина Хайдеггера, «Дегуманизация искусст­ва» (1925 г.) и «Восстание масс» (1928 г.) Хосе Ортеги-и-Гассета.

Немецкий философ и историк Шпенглер пишет об упадке культуры стран Западной Европы, о закате тысячелетней фа­зы ее развития. Разграничивая понятия «культура» и «циви­лизация», он определяет их современное состояние как дегра­дацию, развивает идею об утрате высших духовных ценностей культуры в условиях рационалистической технизированной цивилизации. Шпенглер выделяет в мировой истории восемь культур: египетскую, индийскую, вавилонскую, китайскую, греко-римскую, византийско-арабскую, западноевропейскую и культуру майя. Предсказывает расцвет русской культуры. Шпенглер пишет о том, что каждая культура имеет свою исто­рию, длящуюся примерно тысячу лет, а затем, пережив свой расцвет, она угасает; в процессе угасания находится западно­европейская культура.

Иную позицию занимает немецкий социолог Макс Вебер. Он считает, что происходит не процесс упадка культуры, а ут­верждения в ней «универсального рационализма», являюще­гося «основным ядром европейской культуры». Немецкий ученый-гуманист Альберт Швейцер видит спасение культуры в «этике благоговения перед жизнью».

Проблемам дегумани­зации культуры и искусства ХХ века посвящает свои труды испанский философ Ортега-и-Гасет, выявляя исторические и психологические различия между «старым» и «новым» искус­ством. Об изменении места культуры в современной действи­тельности и об ином, чем прежде, отношении к искусству Ортега-и-Гассет рассуждает в статье «Тема нашего времени» (1923 г.): «…Еще тридцать лет назад подавляющее большинство ев­ропейского человечества жило ради культуры. Наука, искус­ство, справедливость казались самодостаточными». Жизнь, по­священная им, оставалась полноценной. «Сегодня нет ничего подобного. Но почему, разве мы перестали верить в эти вели­кие ценности? Разве нас не интересуют справедливость, наука, искусство? Ответ очевиден: да, мы продолжаем в них верить, но верим иначе, как бы с иной дистанции. Возможно, лучше всего новое мироощущение проясняется на примере молодого искусства. Удивительна одновременность, с какой в разных западных странах новое поколение стало творить музыку, жи­вопись, поэзию, которые выводят из себя людей старших поко­лений. Даже зрелые личности, настроенные доброжелательно, не принимают нового искусства по той простой причине, что не способны его понять. Дело не в том, что оно кажется им лучше или хуже, – оно попросту не кажется им искусством». Искусство перестает быть центром жизненного притя­жения

В «Восстании масс» Ортега, анализируя историческую си­туацию 1920-х годов, пишет о фронтальном наступлении «массо­вой культуры, противостоящей истинным художественным ценностям: «Особенность нашего времени в том, что зауряд­ные души, не обманываясь в своей заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду… Масса сминает все непохожее, недюжинное, личностное и луч­шее. Кто не такой, как все, кто думает не так, как все, рискует стать отверженным… Такова жестокая реальность наших дней… Европа утратила нравственность… Европа пожинает плоды своих духовных шатаний. Она стремительно катится вниз по склону своей культуры, достигшей невиданного цветения, но не сумевшей укорениться…».

Тема дегуманизации общества и культуры звучит в книге немецко-американского социолога и психолога Эриха Фромма «Революция надежды» (глава «Где мы находимся и куда на­правляемся»), в которой ученый проецирует ситуацию 2000 года. Социальную систему современного человечества Фромм уподобляет мегамашине, при которой люди превращены в придатки машин и утрачивают человеческие свойства, а люди искусства, творцы культуры отодвинуты на задворки мегама­шины. Творчество умерщвляется.

Выявляемые в философско-социологических трудах тен­денции судеб искусства в эпоху научно-технической революции, мировых войн и социаль­но-политических перемен отнюдь не перечеркивают значения эстетических исканий, художественных новаций, развития и обновления лучших традиций в литературе ХХ века, богатой яркими именами и значительными творческими достижениями во всех литературных родах и жанрах. В новый период своего развития вступает реализм, многообразны течения и школы мо­дернизма, эксперименты постмодернизма. Литература продол­жает свою жизнь, взаимодействуя с философией, наукой, поли­тикой, передавая особенности сложной эпохи, мироощущения современников, своеобразие художественного мышления и ху­дожественного языка поэтов, прозаиков, драматургов.

Реалистический тип художественного мышления определя­ется характерным для ХХ века уровнем научно-философского осмысления действительности и представлениями о сложности человеческой личности. Индивидуальное сознание, внутренний мир человека интересуют писателей-реалистов не в меньшей ме­ре, чем социальное окружение; углубление психологизма про­исходит не без воздействия интуитивизма Бергсона и психоана­лиза Фрейда, используются открытия и новации модернистов, описательность уступает место аналитике. Все это проявляется в творчестве У. Фолкнера, Ф. Мориака, Р. Роллана, Т. Манна и многих других писателей, связанных с тради­циями литературной классики. Обогащаются формы реалисти­ческих произведений, растет число жанровых модификаций ро­манов (философские, научно-фантастические, философско-ал­легорические и философско-психологические, политические, семейные, утопические, эпические, детективные, социально-­бытовые и исторические). И всегда в центре внимания – чело­век в его многообразных связях с людьми и жизнью.

В истории литературы ХХ века принято выделять два основных периода – 1910–1945 и 1945–1990-е годы, что по­зволяет рассмотреть литературный процесс в его динамике и связях с событиями, определившими облик эпохи и своеобра­зие мироощущения ее современников. Главные из них – две мировые войны 1914–1918 и 1939–1945 годов, социально­-политические революции и народно-освободительные движе­ния, научно-технический прогресс и дегуманизация жизни под натиском интенсивно развивающейся машинной цивили­зации.

Модернизм становится общей характеристикой литера­туры (и культуры в целом) первой половины ХХ века, существует и может рассматриваться в нескольких измерениях, в первую очередь как образ столетия, сделавшего первоосновой своего существования конфликт между «старым» и «новым», разрыв во времени.