Попытки спрогнозировать развитие социальных процессов на 5-10 лет вперед и на более продолжительное время оказались очень трудным и сложным делом. Интерес к прогнозированию, который заметно проявился в научных дискуссиях во второй половине 60-х гг., привел к попыткам определить контуры развития будущего общества, а также отдельных социальных процессов.
Ситуация была такова, что обсуждение мыслимых и немыслимых благ социалистической перспективы изобреталось с завидным постоянством и упорством. Не обращая внимания на «мелочи жизни» (жилье, быт, продукты питания, отдых, здравоохранение), в области теории и политики ставились цели, сами по себе вроде бы и привлекательные, но в большинстве случаев ничего общего не имеющие с реальной действительностью. Создавалось некое иллюзорное видение состояния экономики, социальной, политической и духовной жизни. Немало ученых с завидной настойчивостью занимались подсчетом черт «зрелости», «развитости», доказыванием того, насколько страна ушла вперед по сравнению с 1913 г.
В официальной политике и в общественных науках стремились во что бы то ни стало показать преимущества социализма по сравнению с капитализмом. Для этого использовался широкий арсенал методов — от цитат К. Маркса и Ф. Энгельса (не обращая внимания на то, что их труды написаны более 100 лет назад) до эквилибристики с цифрами и показателями. Именно в годы застоя получило свое полное воплощение известное высказывание: «Есть ложь, есть большая ложь, и есть еще статистика». При помощи всевозможных приемов подчеркивалось главным образом то, что свидетельствовало хотя бы о небольших успехах, и замалчивалось то, что выявляло тревожные симптомы. Но так как о достижениях становилось говорить все сложнее и сложнее, из научного обсуждения изымались все «неудобные темы»: от детской смертности и динамики преступлений до уровня потребления по различным группам населения и т.д. и т.п.
Научные установки дополнялись практикой управления. При помощи пропаганды, массовой информации осуществлялось давление на сознание людей, выдвигались (по сути дела, обманывая ожидания и интересы населения) цели, реализация которых, по крайней мере, была более чем сомнительной.
Сложился огромный маховик манипулирования сознанием, когда полуправда, недоговоренность, умолчание, односторонность, деформированная информация, не говоря о прямой лжи, становились нормой жизни. Более того, некоторые «научные» проекты камуфлировались под объективность, оставаясь неизменными в течение длительного времени. Так, печально знаменитый «Краткий курс истории ВКГК(б)» дожил до середины 80-х гг. и был основой исторического сознания, олицетворяя собой фальсифицированное видение происходящих процессов.
Результат таких прогнозов не замедлил сказаться — большинство населения ответило на них равнодушием, неверием в официальные утверждения, разочарованием в идеалах. Неизбежно сформировалась социальная апатия, ставшая незримым, но серьезным препятствием на дорогах социального творчества людей. Одновременно получил распространение цинизм тех, кто также был равнодушен, но в силу служебного научного долга, положения в обществе стремился утверждать официальные установки, невзирая на реальность истины.
Иначе говоря, в период, когда отчуждение человека привело к невиданному по размаху и объему расколу в общественном сознании, когда теория находилась в вопиющем противоречии с практикой, когда поведение человека как гражданина фактически не поддерживалось и не стимулировалось, когда славословие о величии социалистической идеологии мирно уживалось, а нередко и уступало воинствующему мещанству, коррупции, перерождению, естественно, произошла потеря авторитета и привлекательности идей социализма.
Социальная прогностика в этой ситуации оказалась не на высоте. Большинство прогнозов не могло освободиться от официально функционирующей доктрины, став фактически мертворожденными.
Это случилось потому, что наука не смогла быть независимой от догм политики, так как прогнозы ориентировали людей на выдуманные идеалы, в искаженном свете отражали общественную жизнь. Сказалось и то, что социальные процессы в науке, в политике, а соответственно и в практике понимались примитивно и убого.
На прогностику прямо влияли мифы, сложившиеся в теоретическом видении. Вместо научного, взвешенного анализа реально происходящих процессов в социальных прогнозах часто повторялись утверждения о зрелости социализма, о социальной однородности, о дружбе и расцвете наций, о моральном кодексе строителей коммунизма и т.д.
Между тем прогноз должен быть направлен на создание условий, в которых могли бы быть реализованы не только общественные, но и личные ожидания людей. Для этого предстоит определить ориентиры как в каждой сфере жизни, так и в важнейших их компонентах, и особенно таких, которые характеризуют благополучие человека.
Однако эта прогностическая нацеленность человека на будущее подрывалась реально складывающейся ситуацией, порождала сомнения в успехе реформ.
С одной стороны, человек читает газеты, слушает радио, смотрит телевизор, обменивается мнениями по поводу происходящего в стране с коллегами по работе, в семье. Он знакомится с проблемными и острыми публикациями, с законами, которые принимает парламент. Официальная политика стремится к тому, чтобы у людей была выработана позитивная предрасположенность к происходящим изменениям.
Только за последнее десятилетие у людей дважды вспыхивали надежды: в начале перестройки и после прихода к власти Б.Н. Ельцина. Но, с другой стороны, и в первом, и во втором случае, когда человек сопоставляет официальные обещания с реальной повседневной жизнью, он приходит к выводу, что в действительности ничего или мало что изменилось, или что случалось чаще всего — ситуация стала еще хуже, чем прежде. И человека не убеждают самые радикальные слова - он ждет дел, и дел реальных, конкретных. А поскольку их нет, ничто не убедит его в обратном. И до этих времен люди часто верили декларациям, заверениям, обещаниям и после этого всегда попадали впросак. Поэтому неподтвержденные ожидания ведут к тому, что вера и надежда тускнеют, меркнут: ведь изменения приемлются людьми только тогда, когда они ощущаются в тех условиях, в которых они работают и живут.
Прогнозы обладают способностью к самореализации, но только в том случае, если смыкают в единую цепь потребности и интересы людей как на уровне общественной, производственной, так и их личной жизни.
Опыт прогнозирования и реализации прогнозов показывает, что их ценность связана также с неоднозначностью подходов к решению общественных проблем, с глубиной анализа степени вероятности наступления возможных изменений.
В 60-70-е гг., несмотря на все противоречия застойного периода, было осуществлено прогнозирование путей возможного развития ряда общественных процессов. К числу интересных прогнозов можно было отнести определение будущего состояния жизни в районах нового освоения. Более четверти века ученые, занимающиеся проблемами формирования новых производственных коллективов, новых городов, территориально-производственных комплексов и промышленных узлов, прогнозировали ситуацию с трудовыми ресурсами, их использованием и возможными издержками.
В работах А.Г. Аганбегяна, Г.И. Мельникова, Г.Ф. Куцева, Е.Д. Малинина, В.В. Трушкова, других экономистов и социологов убедительно доказывалось, что неучет социальных параметров в районах нового освоения приведет к еще большей социальной напряженности и, как следствие, к огромным экономическим потерям. Игнорирование сделанных ими выкладок обернулось такими просчетами, которые превысили даже самые смелые предостережения.
Научные ориентиры давались и по другим проблемам. Так, еще в 60-е гг. расчеты В.И. Бойко помогли составить прогноз жизни малочисленных народов Севера и Дальнего Востока. Его анализ удовлетворенности различными сторонами жизни дал определенное представление о социальной структуре нанайского населения. Вероятные пути ее изменения («траектории социальных перемещений») устанавливались как исходя из жизненных планов людей (желание повысить квалификацию, сменить профессию, продвинуться по службе, уехать из села в город, повысить уровень образования), так и из информации о реальной миграции и реальных социальных перемещениях.
Но, как это было не раз в те годы, в выводах ученого усмотрели несоответствие линии на расцвет и сближение народов, поэтому они не были приняты во внимание и остались лишь пожеланием. Но жизнь взяла свое, и в 80-е гг. пришлось вернуться к этим идеям и в сопоставлении со способами решения этих проблем в других странах определять меры по сохранению образа жизни и культуры малочисленных народов.
В литературе по прогностике в 70-х гг. говорилось об усиленной интеллектуализации общественного труда как с точки зрения повышения роли и значения умственного труда, так и с точки зрения повышения содержания в физическом труде функций умственного труда. В этой связи ставились следующие вопросы:
· об изменении структуры общественного труда;
· об изменении требований к профессиональной подготовке и переподготовке работников разных категорий, включая ИТР, служащих, руководящий состав разных уровней;
· о совершенствовании общеобразовательной подготовки, включая вопросы политехнизации средней школы на уровне требований научно-технической революции.
Эти прогнозы также не были реализованы. Наоборот, в 80-х гг. стала неотложной реформа всей системы народного образования и вместе с ней коренное изменение всей политики по управлению трудом.
Несостоятельными оказались прогнозы подготовки специалистов, в том числе и с высшим образованием. Долгие годы достаточно обоснованным методом определения потребности в специалистах для народного хозяйства и соответственно развития специального образования на длительную перспективу являлся нормативный метод, с помощью которого определялась норма насыщенности специалистами в расчете на 100 или 1000 человек работающих. При этом очень часто использовался и метод экстраполяции.
Согласно этим методам, в прогнозах нашел отражение количественный рост специалистов. Это даже служило основанием для сравнения нашей страны с США, тем более, что количество, например, подготавливаемых инженеров в 4-5 раз превышало американский уровень. Не учитывалось качество, с одной стороны, и соответствие новым потребностям общественного прогресса — с другой. В результате чего в высшей школе, во всей системе подготовки кадров сложились диспропорции, которые даже приблизительно не соответствовали реальности. Причем не только в неправильном планировании, но и в неграмотном социальном прогнозе.
Аналогичные процессы происходили также в сфере науки. Количественный рост научных работников на определенном этапе пришел в глубокое противоречие с качеством научных исследований, которое во многом перестало соответствовать уровню мировой науки.
Анализ имевшихся социальных прогнозов позволяет утверждать, что большинство из них все же оказалось несостоятельным, не выдержало испытания жизнью. Социальная прогностика показала себя как наука, которой можно было с трудом доверять, и выводы которой просто необходимо было ставить под сомнение.
Каковы же главные просчеты?
Во-первых, в отсутствии комплексности при прогнозировании социальных изменений. Многие прогнозы строились изолированно от процессов, которые происходили в других сферах общественной жизни. Они базировалась на том, что расчеты по изменению социальной жизни не затрагивали другие, смежные с ними процессы. И такие прогнозы были, конечно, заранее обречены на провал: социальные явления неразделимо включены в структуру любого жизненного процесса, и потому они могут быть поняты, оценены и спроектированы только тогда, когда подвергаются изменению в неразрывной связи с экономическими, духовными и политическими процессами. Они прочно связаны с производственной и повседневной жизнью человека. Изменить их можно лишь на основе учета тенденций, касающихся только социальной сферы.
Во-вторых, в несовершенстве методов, применяемых в прогнозировании. Оно продемонстрировало себя достаточно отчетливо, когда были сопоставлены, например, ориентиры, заложенные на XXII съезде КПСС в 1961 г., с теми реалиями, которых достигла страна в 80-х гг.
Исторический опыт свидетельствует, что расчеты исходили из методик, не апробированных практикой, или просто из умозрительных наблюдений, из привычного желания добиться большего, чем это возможно. Поэтому прогнозирование вылилось в прожектерство.
В-третьих, в ограниченности социального прогнозирования, обусловленного очень слабой исходной информационной базой. Этот недостаток проявился в том, что официальная статистика серьезно искажала реальное состояние социальных процессов, нередко в угоду ложно понятым представлениям о престиже, приоритете, «достижениях». Организаторы этой «статистики» не отдавали себе отчета в том, что рано или поздно жизнь приведет в соответствие с реальностью эти цифры, но это будет очень болезненный и очень тяжелый процесс. Но даже в том случае, когда информационная база и была близка к истине, она охватывала ограниченный исторический отрезок времени, не позволявший применить методы сложной экстраполяции.
Обзор имеющихся точек зрения, анализ практики позволяют сделать вывод, что научное обоснование общественного развития, теории и практики управления социальными процессами требует широкого развития исследований, обеспечивающих более высокое качество социальных прогнозов. На первом плане здесь стоит разработка общеметодологических проблем и актуальных методических средств социальной прогностики.
В современных условиях исследователям необходимо:
· провести обстоятельный методологический анализ и оценку применяемых способов составления социальных прогнозов;
· более точно определить возможности и границы каждого из них;
· наметить пути создания новых, более эффективных методов прогнозирования;
· найти достаточно надежные приемы экспериментальной проверки выдвигаемых прогнозов, особенно долгосрочных, как и предварительной проверки вновь предлагаемых для их осуществления средств.
В заключение следует отметить, что прогнозирование является базой для четырех специфических форм реализации вариантов будущего. Это, прежде всего:
· социальное проектирование, когда решается судьба новых или реконструируемых процессов и организаций;
· социальное программирование, которое нацелено на решение наиболее актуальных и значимых проблем;
· социальное планирование, которое охватывает все полотно социальной жизни на всех уровнях общественной организации;
· это возможность апробации вариантов развития в виде социальных экспериментов, когда отрабатывается возможный путь внедрения нововведений.
На некоторых аспектах этого процесса мы остановимся подробнее.